Личный блог Д. А. Кузьмичёва

Ей, сучьи дети, как насчет жиза-стори? Во мне достаточно “мозельского” этим вечером, что бы я  не вспомнил одну-другую.)
Я всегда был Дядюшкой. “Дядей Даней” я стал лет в 9.
Приемная дочь моего двоюродного брата была на несколько лет старше меня. Она напрочь отказалась считать меня сопливого Дядей, называла братом. Мне было пофиг. С ней было интересно тусоваться по пустырям и огородам, даже без чекнутого статуса. Ну как без чекнутого? В “дочках матерях” я поднимался аж до отца куклы.)
Далее были мои друзья. Их выпускали во двор только вместе с младшими. И они тут же сливали мне все это стадо, что бы заниматься своими “взрослыми” делами, без всех этих “братик, а что это вы тут делаете?” Глупцы.
Я был королем мелкоты. Мне не надо было отрывать жопу от теплой бетонной плиты, что бы то что мне надо оказывалось у меня в руке. Но беззастенчиво используя моих маленьких миньенов, я не забывал рассказывать им волшебные истории, самым серьёзным образом отвечать на все их вопросы (“твой братик и это девочка делают вот что…”) и никогда не пренебрегал мелюзгой. Своей беспомощностью и непосредственностью, своей недооформленностью и лишенной морали искренностью, она всегда меня очаровывала. Глядя на них я понимал, что с взрослением мы не только преобретаем, но и теряем. Порой они были для меня важнее сверстников и их дел. Мелочь меня любила, а старшие, запоздало, опосались. “будешь говорить со мной без уваения и твоя маленькая сестренка зарежет тебя в ночи по моему приказу… Шучу… Просто раскажет маме что это вы тут делаете”.)
Ну да, конечно я был подростком, и совсем уж не “мочить корки” с малышней я не мог.
Как то на вопрос: “а как делают обувь” я так аллюзивно ответил в духе “её не делают, она размножаются шнуркованием”, что несколько щепетильных девочек из старших, бросилось на меня через весь наш пустырь, поняв что именно за процесс размножения я аллегорически описываю щеглам “от трех до пяти”.)
Потом подоспели Сашка с Митькой. Свои племянники это другое. Но принцип тот же. Александра даже будучи серьёзным артиректором все ещё вспоминает мне “птичку крапивницу”, один из самых ярких моих “фейкньюс” их с братом детства.
Потом они подросли, и был перерыв без целенаправленного дядьковствования. Впрочем в этот период многие мои знакомые поняли, что на всех взрослых сходках, куда им пришлось взять своих надоедливых чадо, весь этот планктон легко счищается об мрачного толстяка в углу. Должно быть я смотрелся как знатный педагог, находя интересным очередную сбивчивую историю мелкого чуда в бантиках, и как знатный педофил, когда чудо, стянув бутылку о взрослого стола, подливало вина в бокал Дяди Дани.)
Потом пошли дети Михаила, и я сново вернулся в строй на всю ставку.
Алисия в младенчестве была мелким зверёнышем, бегавшим на четвереньках и рычащим. Это потом в ней врубилось “гендерное” и она стала вся такая принцессочка, принцессочка.
Михалыч (Два Даниила в семье это бардак, чё) был пожалуй первым за много лет кто реально дал мне новый экспиринс в общении с детьми. О, к тому времени я знал как успокоить, приструнить, подтереть зад, утереть слезы, укачать, срыгнуть, накормить, намазать зелёнкой и что там ещё сделать с ползунком. Но (так случилось), что Михалыч оказался первым личинко-младенцем на моих руках.
Хотите посмотреть на это? О, да, думаю хотите.))

Да, друзья мои, камера запечатлела прекрасное. Дядю Даню в полной иррациональной панике.
Мне реально страшно что я слишком сильно сожму, или что, наоборот, недостаточно сожму и это все выскользнет и ебниться с пугающим хрустом об пол.
Четверть века дядькования вопит мне в уши что дети прочны и ими можно хоть в пинг-понг играть, но я не слышу голоса разума и опыта.
Пара лет, да что там, недель и месяцев! Научись держать головенку и хвататься за палец и мы весело хохоча будем играть с тобой в “подкинул-поймал” на очки. Но боже мой, какой же ты малюсенький и на вид непрочный!
И вот уже два Даниила голосят наперегонки.)

Не все из той моей мелкоты нынче стали взрослыми. Коряги на не дачного озера, сцепка вагонов, тросы лифтов, клей в пакетах, острые арматуры индастрила, девяностые. Мой великолепный племянник, лежит в родовом склепе на Немецком. Словно кто-то выскользнул таки из моих неуклюжих, толстых пальцев. Не в год, так в двадцать один год.
Но мне хотелось бы верить, что я был хорошим Дядюшкой. Я, по крайней мере, старался.