Забегаловка «На отшибе» занимала в этом мире место полностью соответствующее своему «нерекламному» названию.
Она не была, разумеется, никаким там элитным клубом, но что бы попасть в неё вам нужно было выполнить ряд условий. Обязательным и основным из которых, было бы ваше твердое решение, что больше в этом городе вам делать нечего. Приняв его вы бы, кое как, собрались в дорогу и направились бы из города проч, подальше от всех его урбанистических прелестей и пороков.
Город не обрывается неожиданно. Для начала он истончается, становится более жидким и разреженным. Личное пространство домов и их жителей, не становясь ещё привольно «деревенским», тем не менее понемногу расширяется, начиная включать в себя обширные и в общем-то бесполезные, для всех кроме хозяев собак и крепких праздных пенсионеров, пустыри и лесопосадки. Строения перестают кидать вызов небесам и редко поднимаются выше пятого-девятого этажа. А немногие новые многоэтажки торчат на обочине, словно непутевый сынок, вырвавшийся, повзрослев, в большой город, но не найдя там своего места, вернувшийся к родителям, и смотрящийся теперь несколько нелепо в своем городском прикиде, на фоне не застроенного, чистого неба.
Настоящий город не может позволить себе такое не целевое разбазаривание дорогих своих метров, ни в ширь, ни в высь. А пригород, уже может.
И вот, случайно выбрав направление к упомянутой выше забегаловке и проявив некоторое минимальное упорство, вы оказываетесь в таком пригороде. Это не то, неинтересный самому городу, его старый и отдаленный кусочек, не то, самостоятельный в прошлом пригородный городишко, словно рыбка прилипала, прилипший и сросшийся, с раздувшимся, за последние десятилетия, брюху большого города. Словно обедневший дворянин, он потерял в правах, но сохранил некое подобие феодальной гордости и фамильный герб, правда ставший из городского районным. Но у его вотчины больше нет четкой границы. И, въехав в него на городском маршруте автобуса, вы и не заметите когда вторглись в его фамильные угодья.
Здесь, впрочем, городские маршруты заканчиваются. И новенькие, расписанные дорогими партаками рекламы крупных, мировых брендов, электробусы, спешат вернутся в город, словно опасаются, что местные просторные маршрутки и старенькие автобусы внутренних рейсов, украшенные наколками с рекламой чебуречных и автосервисов, угадают в них не местных пацанчиков.
Продолжая упорствовать в своем желании не иметь больше ничего общего с городом, вы, не глядя и решительно пересядете на один из таких местных рейсов. Там вас будет ждать кондукторша. Женщина позднесредних лет, вросшая навеки в отдельное кресло с соответствующей табличкой. Она была здесь всегда, она будет тут всегда, пока старый автобус, дребезжа, колесит, как слепая шахтерская лошадь, по своему извечному замысловатому кругу. Она плоть от его плоти, и на свалку они отправятся, кажется, вдвоем как муж и жена, умершие в один день, оставив на обочине однобрового водителя. Она знает тут всех пассажиров по именам, она возила их в школу, на работу, за пенсией, и лишь на местное кладбище они поедут отдельным рейсом. Она не спрашивает их за сколько им продать цветную валюту местного счастливого талончика, учитывающего километраж. Она спрашивает вас. Вы не завсегдатай маршрута. Вы случайный чужак. Вас здесь только терпят, пока вы оплачиваете максимальный тариф проч отсюда.
Чуть обиженно нахохлившись поднятым воротником куртки, вы садитесь у окна, и начинаете наблюдать через него унылые местные пейзажи, всем своим видом стараясь показать, что вам так же безразличны местные. Как и вы им.
За окном не скользит ничего интересного. Все те же «пригородные» панельки не то зажимающие, не то заботливо поддерживающие стариков редких «барских» построеки или бывших бараков, собранных руками немецких военнопленных. Будь вы чуть более дотошным и внимательным, вы бы заметили отсутствие среди мелькающих придорожных магазинов крупных городских франшиз, которые, казалось бы, протекли уже в любую глушь. Но нет, тут видны только всякие местные знаменитости, типа «По дороге», «У дома», «То что надо» и другие местные бренды, немыслящими каламбурами обыгрывающие название соседних улиц. Так же, с дороги, невидно всяких там школ, поликлиник и жилконтор. Все они скрыты в глубине местных малоэтажек и тропы к ним знают только аборигены. Вам они, конечно же, ни к чему.
Но вы не внимательны, вам плевать. Вы тут временно, вы полубаюканы стандартными пригородными пейзажами и ничего не значащими названиями улиц, на скользящих мимо табличках. «Садовая», «Промышленная», «Юбилейная». Вы тут чужой. Ни у пожалуйста! Вы мчите дальше.
Неважно во сколько вы покинули свое городское жилище, неважно воспользовались ли вы общественным транспортом, мучили ли ли свои непривычные к длительной ходьбе ноги, или даже пришпорили свой велик или самокат. К «На отшибе» вы доберетесь строго к закату.
В окне маршрутке, блеснет электрической свечкой окно-витрина этой «стекляшки». Выйдя на конечной и проводив глазами покидающий вас бус, «я домой, разбирайся, чужак», вы направите свои шаги к единственному имеющемуся тут ориентиру.
Нельзя сказать что «На отшибе» стоит совсем уж среди чистого поля. Чистые, ненужные никому пригородные и придорожные поля, украшенные опорами ЛЭП, выцветшими билбордами, и далекой гребенкой леса, под всполохом оранжево-серого загородного неба, начинаются лишь там в дали. «На отшибе» стоит не в одиночестве. Но от его соседей мало толку.
Высокие бетонные заборы, с воротами на ржавых замках, не то индастрил, не то гаражи, не то заброшка. Вы не можете себе даже представить, кому и зачем может понадобится отпирать эти ворота. Под тусклыми фонарями редко раскиданы тела старых авто и фургонов. Сдувшиеся шины, проржавевшее брюхо, расписанные невнятными, случайными граффити борта и забившиеся под днище, невесть откуда пригнанные сюда ветром, прелые, сухие листья, намекают что официальные хозяева этих авто выкинули их сюда много лет назад, как надоевшего котенка. А эвакуаторы не заезжают в этот район, словно копы, в преступное гетто, понимая что ловить им тут нечего. За этими пыльными, ржавыми сиротами никто, никогда не придет.
Путь от конечной до огней забегаловки оказывается длинней, чем вам казалось из окна маршрутки. И вы топаете, слушая свои собственные, безобразно гулкие шаги по растрескавшемуся асфальту. Словно в чужие окна, вы заглядывает в окна брошенных машин. За засохшей осенней грязью и геометрическими трещинами битого стекла, вы видите брошенные дачные пледы, показывающих нос жестяных чертиков, выцветшие, до однотонности, дешевые иконки в окладах из фольги и вымпелы давно распущенных команд. Даже не глядя на даты, валяющихся тут же под стеклом, пожелтевших газет, вы понимаете, что все аквариумы этих авто были заперты и забыты давным давно. Вы словно попадаете в странный музей-некрополис, где сквозь стеклянные стены жестяных склепов видны личные вещи покойных.
Эта мысль и внезапный порыв холодного сквозняка, заставляет вам поежится и ускорить свои шаги в направлении теплых огней забегаловки.
Продолжение следует.
99) Френдлента
